Станиславский, Константин Сергеевич (1863—1938), театральный режиссёр

Константин Алексеев родился 5 (17) января 1863 года в Москве, в многодетной (девять братьев и сестёр) семье промышленника Сергея Владимировича Алексеева, состоявшей в родстве с Саввой Мамонтовым и братьями Третьяковыми

В 1878—1881 годах учился в гимназии при Лазаревском институте восточных языков, после начал службу в семейной фирме[6][7]. В семье Алексеевых увлекались театром: в московском доме был специально перестроенный для театральных представлений зал, в имении Любимовке — театральный флигель.

Сценические опыты начал в 1877 году в домашнем «Алексеевском кружке». Усиленно занимался пластикой и вокалом с лучшими педагогами, учился на примерах актёров Малого театра, среди его кумиров были Александр Ленский, Николай Музиль, Гликерия Федотова, Мария Ермолова. Играл в опереттах: «Графиня де ла Фронтьер» Шарля Лекока (атаман разбойников), «Мадемуазель Нитуш» Флоримона Эрве (Флоридор), а также в комической опере «Микадо» Артура Салливана (Нанки-Пу).

На любительской сцене в доме Андрея Карзинкина на Покровском бульваре в декабре 1884 года состоялось его первое выступление в роли Подколесина в гоголевской «Женитьбе». Также впервые молодой актёр работал под руководством артиста Малого театра Михаила Решимова, ставившего спектакль.
В 1886 году был избран членом дирекции и казначеем Московского отделения Русского музыкального общества и состоящей при нём консерватории. Его сотоварищами по дирекции консерватории были Пётр Ильич Чайковский, Сергей Танеев, Сергей Третьяков. Вместе с певцом и педагогом Фёдором Комиссаржевским и художником Фёдором Соллогубом разрабатывал проект Московского общества искусства и литературы (МОИиЛ), вложив в него личные финансовые средства. В это время, чтобы скрыть свою настоящую фамилию, взял сценический псевдоним Станиславский.

Толчком к созданию Общества послужила встреча с режиссёром Александром Федотовым: в его спектакле «Игроки» по Гоголю он сыграл Ихарева. Первый спектакль состоялся 8 (20) декабря 1888 года. За десять лет работы на сцене МОИиЛ стал известным актёром, его исполнение ряда ролей сравнивалось с лучшими работами профессионалов императорской сцены, часто в пользу актёра-любителя: Барон в «Скупом рыцаре» (1888), Дон Карлос и Дон Гуан в «Каменном госте» (1889), Сотанвиль в «Жорже Дандене» Мольера (1888), Фердинанд в «Буре» Шекспира (1889), Ананий Яковлев в «Горькой судьбине» (1888) и Платон Имшин в «Самоуправцах» Писемского; Паратов в «Бесприданнице» (1890) и Звездинцев в «Плодах просвещения» (1891).

На сцене Общества первым режиссёрским опытом стали «Горящие письма» Петра Гнедича (1889). Большое впечатление на театральную общественность, в том числе и на самого Станиславского, произвели гастроли Мейнингенского театра в России в 1885 и 1890 годах, отличавшегося высокой постановочной культурой[9]. В 1896 году Николай Эфрос писал по поводу поставленного им «Отелло»: «Мейнингенцы, должно быть, оставили глубокий след в памяти К. С. Станиславского. Их постановка рисуется ему в виде прекрасного идеала, и он всеми силами стремится приблизиться к этому идеалу. „Отелло“ — большой шаг вперёд по этому симпатичному пути»[10].

В январе 1891 года официально взял на себя в Обществе искусства и литературы руководство режиссёрской частью. Поставил спектакли «Уриэль Акоста» Карла Гуцкова (1895), «Отелло» (1896), «Польский еврей» Эркмана-Шатриана (1896), «Много шума из ничего» (1897), «Двенадцатая ночь» (1897), «Потонувший колокол» Герхарта Гауптмана (1898), где сыграл Акосту, бургомистра Матиса, Бенедикта, Мальволио, мастера Генриха. Искал, по сформулированному им позже определению, «режиссёрские приёмы выявления духовной сущности произведения». По примеру мейнингенцев использовал подлинные старинные или экзотические предметы, экспериментировал со светом, звуком, ритмом. Впоследствии выделял свою постановку «Села Степанчикова» Фёдора Достоевского (1891) и роль Фомы («рай для артиста»).
Неудовлетворённость состоянием драматического театра в конце XIX века, необходимость реформ, отрицание сценической рутины провоцировали поиски Андре Антуана и Отто Брама, Александра Южина в московском Малом театре и Владимира Немировича-Данченко в Музыкально-драматическом училище Московского филармонического общества.

В 1897 году Немирович-Данченко пригласил Станиславского встретиться и обсудить ряд вопросов, касающихся состояния театра. Станиславский сохранил визитную карточку, на обороте которой карандашом написано: «Я буду в час в Славянском базаре — не увидимся ли?». На конверте он подписал: «Знаменитое первое свидание-сидение с Немировичем-Данченко. Первый момент основания театра».

В ходе этой, ставшей легендарной, беседы были сформулированы задачи нового театрального дела и программа их осуществления. По его словам, обсуждали «основы будущего дела, вопросы чистого искусства, наши художественные идеалы, сценическую этику, технику, организационные планы, проекты будущего репертуара, наши взаимоотношения». В продолжавшейся восемнадцать часов беседе обсудили состав труппы, костяк которой должны были составить молодые интеллигентные актёры, круг авторов (Генрик Ибсен, Герхарт Гауптман, Антон Чехов) и скромно-неброское оформление зала. Разделили обязанности: литературно-художественное veto было предоставлено Владимиру Немировичу-Данченко, художественное — Константину Станиславскому; набросали систему лозунгов, по которым будет жить новый театр.


14 (26) июня 1898 года в подмосковном дачном месте Пушкино началась работа труппы Художественного театра, созданной из учеников Немировича-Данченко по Музыкально-драматическому училищу и актёров-любителей Общества искусства и литературы. В первые же месяцы репетиций выяснилось, что разделение обязанностей руководителей условно. Репетиции трагедии «Царь Фёдор Иоаннович» Алексея Толстого начал Станиславский, создавший мизансцены спектакля, потрясшие публику на премьере, а Немирович-Данченко настоял на выборе на роль царя Фёдора своего ученика Ивана Москвина и на индивидуальных занятиях помог ему создать трогательный образ «царя-мужичка», который стал открытием спектакля.
Деятельность Константина Станиславского в 1920—30-е годы определялась, прежде всего, его желанием отстоять традиционные художественные ценности русского искусства сцены. Постановка «Горячего сердца» Островского (1926) стала ответом тем критикам, которые уверяли, будто «Художественный театр — мёртв». Стремительная лёгкость темпа, живописная праздничность отличала «Безумный день, или Женитьба Фигаро» Бомарше (1927) (декорации Александра Головина).

После прихода в труппу МХАТ молодёжи из 2-й студии и из школы 3-й студии Станиславский вёл с ними занятия, выпускал на сцену их работы, выполненные с молодыми режиссёрами. В числе этих работ, далеко не всегда им подписанных, — «Битва жизни» по Чарльзу Диккенсу (1924), «Дни Турбиных» Михаила Булгакова (1926), «Сёстры Жерар» Владимира Масса по мотивам мелодрамы Адольфа Д’Эннери и Эжена Кормона «Две сиротки», «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова (1927), «Растратчики» Валентина Катаева и «Унтиловск» Леонида Леонова (1928).

В 1928 году после тяжёлого сердечного приступа, случившегося в юбилейный вечер в МХАТе, врачи навсегда запретили Станиславскому выходить на подмостки. Он вернулся к работе только в 1929 году, сосредоточившись на теоретических изысканиях, на педагогических пробах «системы» и на занятиях в своей Оперной студии, существовавшей с 1918 года (ныне Московский академический музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко), где были им поставлены оперы Николая Римского-Корсакова «Майская ночь» (1928) и «Золотой петушок» (1932). Также среди прочего руководил постановкой музыкальной драмы «Борис Годунов» Модеста Мусоргского (1929). Обновил традиции постановок зарубежной оперной классики, создав спектакли «Богема» Джакомо Пуччини (1927), «Севильский цирюльник» Джоаккино Россини (1933), «Кармен» Жоржа Бизе (1935) и другие.

---